Я открываю глаза и трогаю хрустальный обруч. Я оглядываю зал. Здесь ничего не изменилось! Профессор Валентинов даже не успел закрыть рта. В янтарных глазах девушки испуг и восхищение. Шеф бледен и страшен. Немая сцена. Сейчас откроется дверь и кто-то в шлеме пожарника скажет: «К вам едет ревизор!»
– Ну? – наконец выдавливает Валентинов.
Я, не понимая, смотрю на него.
– Мы ждем... Пожалуйста, – говорит он.
– Простите, я не совсем понимаю вас, – я еще не пришел в себя и действительно не понимаю, что он от меня хочет.
– Вы обещали нам исчезнуть...
Он улыбается. Морщины его разглаживаются. Он приходит в чувство и снова становится кавалером ордена Подвязки.
– А разве я не... Разве я не отсутствовал здесь несколько часов?
– Да нет же! – Это, кажется, кричит девушка.
В ее крике столько душевной боли. Боли за меня и еще за что-то.
– Так я не исчезал?
– Нет! – улыбается Лорд. И лучики-морщинки вокруг его глаз говорят: «Ну, пошутил и будет. Эх-хе-хе, молодо-зелено».
– Не исчезал?..
Я снял обруч и выключил рубильник.
Потом я подошел к Валентинову и протянул ему желтую записную книжку с ацтекским орнаментом. В руках профессора была точно такая же.
– Сравните эти две книжки, профессор. Они должны быть совершенно одинаковыми. С одной лишь разницей: последняя запись в книжке, которую я держу в руках, сделана одиннадцатого декабря прошлого года. А сейчас июль, – и я указал на окно, где в густой синеве летал тополиный пух.
Все почему-то тоже посмотрели в окно, точно вдруг засомневались, а действительно ли сейчас июль, а не декабрь.
– Кроме того, вот! – Я достал из кармана крепкий, смерзшийся снежок и с удовольствием запустил его в линолеумную доску, сверху донизу исписанную формулами.
Снежок попал точно в середину и прилип.
Михаил Емцев, Еремей Парнов. Снежок
